.....
26.04.2015 в 20:00
Пишет Хельгрин:Когда ты вернешься - 5
Название: Когда ты вернешься
Автор: Хельгрин
Бета: Зюнька вносит правки после выкладки, за что ей нечеловеческое спасибо!
Размер: макси
Канон: Макс Фрай: Лабиринты, Хроники, Сновидения Ехо
Пейринг/Персонажи: Шурф/Макс
Категория: слэш
Жанр: drama
Рейтинг: R
Предупреждения: так или иначе упоминается канон всех книг. ООС тоже есть, куда без него.
Размещение: запрещено без разрешения автора
Disclaimer: Все права принадлежат автору. А трава – мне.
Комментарии: спасибо моему соавтору, Снарк, которая честно тестридит все это.
Глава XI.
читать дальшеВсе это было как-то слишком.
В целом, эта фраза вообще сопровождает меня по жизни. Слишком много вещей, которые слишком.
- Вряд ли я напечатал это, стукнувшись своей многомудрой головой, - осторожно сказал я вслух.
Шурф меланхолично кивнул. Судя по всему, встреча с Лойсо выбила его из колеи основательно. Я практически видел, как замечательный парень, с которым так хорошо и легко было на Темной стороне, стремительно обрастает броней сэра Лонли-Локли. И этот самый сэр Лонли-Локли явно думал о чем-то не слишком приятном, машинально разматывая свой тюрбан.
- Шурф, слушай, я вот хочу тебя спросить...
- Не сомневаюсь, что у тебя возник целый ряд вопросов, - не дослушал меня мой друг. – И первый из них таков: каким именно образом на твоей рукописи появилась эта надпись, верно?
- Потрясающая проницательность, - пробормотал я, поднимаясь и потирая лоб. – А у тебя есть на него ответ?
- Думаю, ответ очевиден, – сухо сказал Шурф. – Король Менин, при всем моем уважении к нему, вряд ли умеет пользоваться печатной машинкой.
- Ну, допустим, для этого не надо быть семи пядей во лбу, - возразил я, хотя подсознательно понимал, что Шурф прав. Не Менин это был.
Мой друг, видимо, счел, что полностью высказался по данному вопросу. Развернулся и отправился в ванную, едва ли не чеканя шаг. Повернулась задвижка в двери, полилась вода.
Я снова потер лоб. Вопросов все больше, а ответы взять неоткуда. Конечно, источник информации у меня под рукой имелся – превосходный источник, к которому я привык обращаться во всех мыслимых и немыслимых ситуациях. Но лучше уж я до всего докопаюсь сам, чем он исчезнет из-за удовлетворения моего любопытства. Не готов я к этому, и не буду готов, что бы я там ни наплел Лойсо.
Я рассмеялся тем истерическим смехом, который получается в особых случаях, когда ничего не остается – только смеяться, но при этом совсем не смешно.
Подумал минуту и напечатал ответ:
«Что именно? Целоваться на Темной стороне? Болтать с Лойсо? Слишком неточные указания».
Выдрал страницу из каретки, скомкал ее и засунул руку под диванную подушку. Дождался знакомого онемения и разжал пальцы.
- И пусть это ему прямо в камру шмякнется, - мстительно пробормотал я.
Судя по всему, Шурф собрался поселиться в ванной. То есть я помнил, что он считает необходимым умыться после пребывания на Темной стороне, но мне тоже туда нужно, между прочим. Не Темную сторону с себя смыть, а пыль с потом и грязью. Проза жизни, но что поделать.
Я выкурил, наверное, половину пачки, когда мой друг, наконец, счел омовение достаточным и вылез на свет божий. То есть электрический.
Я посмотрел на него, вздохнул и отвернулся. Грандиозность конструкции «невозмутимый Мастер Пресекающий», под которой он укрылся, – впечатляла.
- Я написал ответ, - сообщил я ему. – Отправил межмировой почтой.
- Хорошо, - невозмутимо отозвался Шурф.
Вот же черт.
Вместо того, чтобы пойти в ванную, я зачем-то потащился за Шурфом на кухню, уселся за стол и принялся наблюдать, как он ставит чайник, открывает холодильник, прикуривает, затягивается. Все-таки он совсем иначе сейчас двигался и вел себя. Примерно как тот исключительно сдержанный парень, с которым я познакомился во время своего первого дела в Ехо. До обидного хотелось вернуть другого Шурфа. Того, который совсем недавно был со мной на Темной стороне. Который мог орать и смеяться, ругать меня и класть голову мне на колени... требовать куст сирени, шантажируя при этом – кто бы подумал – поцелуями!
Ладно. Ванная зовет. Хоть и без восемнадцати бассейнов для омовения.
- Слушай, дружище, - завел я разговор, помокнув положенное время и налив себе чаю. – А что у вас там все-таки случилось с Лойсо?
Шурф методично размешивал сахар. Готов поручиться, ложечка в его руке совершала идеальный круг в чашке. И еще он дышал – размеренно, на шесть.
- Я помог сэру Джуффину его поймать. – спокойно ответил Лонли-Локли. – Сегодня это была наша первая встреча после того инцидента.
- Да уж, - буркнул я. – Ваша взаимная симпатия просто в глаза бросалась.
- Могу я задать тебе встречный вопрос? – вежливо осведомился мой друг.
- О чем мы с ним говорили, когда ушли? Лойсо просил не разрушать этот мир. Он ему нравится.
- А ты собирался? – едва заметно приподнятая бровь, видимо, должна была изобразить крайнюю степень изумления.
- Да в общем-то нет. Он мне как-то тоже все больше и больше нравится, знаешь ли. Кстати, не объяснишь, что там не так с этой грешной Темной стороной?
Шурф отложил ложечку на блюдце и скрестил руки на груди.
- Напомни мне, Макс, что тебе говорили о мире Паука жители Черхавлы? Если ты что-то забудешь, я тебе помогу.
- Зачем тогда мне повторять, если ты все и так знаешь?
- То есть тебе самому эти сведения не интересны? Тогда я не понимаю - это проявление лени или самонадеянности?
- Это просто уверенность, что мне всегда есть у кого спросить, Шурф, - парировал я. Он что, серьезно думает, что мне сейчас мнение жителей Черхавлы о моем мире важнее, чем то, что он снова надел эту маску каменного гостя?
- Я польщен, - без тени иронии отбил удар этот невозможный парень. – Так вот, они говорили тебе, что это мир, в котором каждый живущий плетет сети, которые вытягивают у вас силы, вы в них увязаете и это не позволяет жить хотя бы столько, сколько живут самые обычные люди из моего Мира. Верно?
- Ну да, что-то такое.
- Видишь ли, в целом, я понял, в чем тут суть, еще когда получил благодаря тебе доступ к Незримой библиотеке. Вы сильно отличаетесь от нас, Макс. Вы – большинство из вас – создаете Миры. Миры живые, осязаемые, художественные. Именно поэтому ваш мир изнутри намного больше, чем снаружи, странно, что ты этого до сих пор не понял. Между прочим, - это известный магический парадокс, один из простейших. Среди вас много талантливых Вершителей, каждый из которых создает собственный Мир, а то и несколько. Эти Миры и становятся Темной стороной, именно поэтому вы живете так мало – чтобы успеть так много. На создание Мира уходит много сил и жизни, но зато почти всегда Мир живет дольше создателя.
Я ошарашенно пялился на него, пытаясь как-то осознать услышанное. Честно говоря, мне намного спокойнее жилось с пониманием того, что мир Хонхоны – прекрасный и замечательный, а мой собственный – ничего интересного, так, жить можно, но не более того. А теперь вот перекраивай свое представление заново, что ж такое...
- Послушай, но тогда получается, что то, что я сейчас пишу...
- Не говори ничего, - мягко посоветовал он мне. – Об этом лучше промолчать.
Ладно, не буду напоминать ему про новообретенный способ затыкания мне рта, идеально подходящий в тех ситуациях, когда надо не дать мне ляпнуть лишнего. Сэр Лонли-Локли о таком, небось, и слушать не пожелает.
Я посмотрел на него, закурил, и наконец решился.
- Шурф, знаешь, при мне не нужно держать эту маску. Точнее, ни эту, ни какую-нибудь другую. Ты меня и без нее полностью устраиваешь..
- Мне жаль, что я вынужден тебя разочаровывать, - ответил мой невозможный друг. – Но неужели ты думаешь, что я занимаюсь этим, а также дыхательными упражнениями, только ради интереса или в рамках какой-нибудь игры с самим собой?
- Нет, - только и мог сказать я.
Неправ был сэр Лойсо, ох как неправ. Ничего-то он не понял из «местной легенды про Вершителя и Рыбника». Не от Вершителя тот Рыбник отрекался, а от себя. Теперь-то мне это ясно.
Раз.
- Слушай, а что там Лойсо болтал по поводу крови и смерти? Или об этом тоже нельзя спрашивать?
Шурф тоже закурил, словно не хотел давать мне ответ или брал тайм-аут, чтобы подобрать нужные слова.
- Когда-то я хотел выпить его крови. Не знаю, какая часть этого желания была обусловлена планом сэра Халли, а какая – особенностями моей собственной личности.
- Так, с этим ясно. Дикие нравы магистров во времена войны за Кодекс во всей красе. А со смертью что? Непохоже что-то, что вы рвались друг друга убить, хотя если бы можно было убивать взглядом...
- Ну я бы не был так уверен в намерениях сэра Пондохвы, Макс, но речь шла немного не о том. Видишь ли, считается, что смерть, данная Вершителем – не окончательна. Она оставляет шанс возродиться к иной жизни. Очевидно, сэр Лойсо считает это наилучшим выходом для меня.
- Совсем обалдел в своей Бухаре, - откомментировал я, едва не уронив сигарету.
- Я бы так не сказал, - скупо произнес Шурф и отвел взгляд.
В моей голове что-то быстро и болезненно запульсировало. Казалось, что это мои враз вскипевшие мозги бьются друг о друга, как переваренные яйца в кастрюльке.
- То есть ты с ним согласен?
- Не буду скрывать, это было одной из причин моего желания навестить тебя. Одной – но не главной, Макс. Макс?...
У меня шумело в ушах. Вот значит как. Вот значит как оно все обернулось.
«Ты не знаешь, зачем он пришел к тебе. А я знаю. Придет день, когда он это осуществит, а ты останешься собирать себя из кусочков». Голос Лойсо повторялся и повторялся в моей голове, словно пленка бегала по кругу в испорченном магнитофоне.
- Дыши, Макс, дыши, дыши...
На кухне стало почему-то очень темно и горько. Или горько стало у меня во рту?
Тяжелые горячие ладони легли мне на затылок, потом на виски.
- Дыши, - повторил Шурф.
Я послушно вдохнул. Досчитал до шести. Выдохнул. Вдохнул опять.
- Я не собираюсь тебя об этом просить, - его лицо было так близко, что я невольно отшатнулся. – Я просто ответил на твой вопрос, не более того.
- Но почему, Шурф? – я сделал вид, что не заметил, как он напрягся, когда я отдернулся в сторону.
- Почему не собираюсь просить или почему хотел сделать это? – уточнил он, и мне впервые в жизни захотелось его ударить. Содрать эту невозмутимую маску. Кричать от ярости. Убивать.
Вдох. Досчитать до шести. Выдох. Досчитать до...
- И то и другое.
- Ответ на вторую часть вопроса очевиден, - Шурф отошел от меня и уселся напротив, словно ничего не случилось. – Тебе известна история моей жизни, и ты довольно хорошо представляешь, какое количество провидцев есть в Ехо. Убить бывшего Мастера Пресекающего или убить Великого Магистра Ордена Семилистника – и то, и другое весьма большой соблазн для многих, который рано или поздно приведет к понятному результату. А я хотел бы сам выбрать свою смерть. И уж точно не хотел бы скрываться, как загнанный зверь.
- Тогда почему ты не собирался просить? – сейчас мой голос сделал бы честь вышеупомянутому Мастеру Пресекающему, настолько он был спокойным и равнодушным.
- Потому что я не хочу, чтобы ты жил с этим, Макс. Неужели это непонятно?
- Мне понятно, что ты не оставил мне выбора, Шурф.
Два.
Мне очень хотелось выпить. Где там эта ополовиненная бутылка водки, которую он взял с собой? В кармане лоохи? У него в руке?
Нет, не буду просить.
Я встал и ушел на балкон. Стоял там и курил, глядя на небо и не чувствуя холода. Скрипнула дверь, Шурф накинул мне на плечи куртку и ушел, не сказав ни слова.
Все сказано.
Хорошая получилась партия, красивая. Я оценил.
Вот только кто сказал, что она закончена?
Потом была ночь, после нее естественным образом наступило утро. В общем, как полагается. Хорошо, что в мире есть хоть какое-никакое постоянство.
И жизнь продолжилась.
Шурф все также ходил в библиотеку и в один из дней с гордостью сообщил мне, что его пригласили туда на работу. Могли бы и раньше догадаться, что лучшего каталогизатора им не найти.
Я писал очередную книгу, и даже не по восемь страниц в день, а по десять, а иногда и больше.
И гулять мы ходили, конечно же. Воздух был морозным, небо тяжелым, звезды далекими, а мы вели разные интересные беседы, как и полагается давним друзьям.
Как-то Шурф поинтересовался у меня, как именно чинят электричество. Я обалдел и принялся выяснять, зачем ему это. Оказалось, какая-то из сотрудниц прельстилась невозмутимостью моего друга и выразила исключительную уверенность, что он обязательно справится с этой небольшой проблемой, возникшей у нее дома.
Я честно подавил приступ хохота и объяснил Шурфу, что никто не требует от него ковыряться в проводах. Речь идет о совсем других умениях, и тут его учить ничему не надо.
Шурф вежливо, не дрогнув лицом, поблагодарил за разъяснения, но на ночь так никуда и не пропал. Хотя я бы не огорчился, если что. Наверное.
А еще он тихонько стонал во сне. Жалобно и горько, как маленький ребенок, который еще не может сказать, как ему плохо. Пару раз я будил его, трогая за руку или за плечо, неизменно наталкивался на спокойный взгляд и пространные витиеватые извинения и постепенно научился не обращать на это внимания. Шурф исправно пользовался спичками, о магии не вспоминал, и никаких следов защитных рун на ногтях у него не было.
В воздухе начало разливаться это особое весеннее безумие, когда вокруг еще вроде бы как зима, но витает что-то такое, неуловимое, от которого хочется распахивать окна и ловить первые лучи осоловевшего от долгого сна солнца.
Значит, пора.
Я разорился на давно примеченную мною бутылку рижского бальзама, пришел домой и занялся алхимией. Вернувшегося с работы Шурфа ждал накрытый стол, запах запекающегося мяса и необычная керамическая бутылка. Только свечей не хватало, а то был бы типичный натюрморт из женских журналов «как надо встречать мужа с работы, чтобы получить незабываемую ночь любви». Я подозревал, что ночь будет незабываемой, но вкладывал в это несколько иной смысл.
- Дружище, я закончил очередную книгу и хочу это дело с тобой отпраздновать, - заявил я ему с такой степенью веселой фальши в голосе, что зубы заныли.
Что хорошо в этой его маске – он практически не удивляется. А если и удивляется – то не подает вида. И мы приступили к мясу и всему полагающемуся. Я наплел ему кучу историй про необыкновенный напиток, которым хочу его угостить. По моим рассказам выходило, что все подарки дядюшки Блимм можно смело выливать, потому что никакого сравнения. Врал, как за мной водится, виртуозно и на ходу.
В конце-концов, открыл бутылку и налил ему полный бокал.
- Пробуй, Шурф, хочу услышать мнение ценителя и знатока!
Он посмотрел через темную жидкость на свет, а потом перевел взгляд на меня. Давно он так не смотрел – словно прорезая во мне сквозную дыру.
- Почему ты волнуешься, Макс?
- Я волнуюсь? С чего ты взял?
- Я же слышу, как стучит твое сердце.
- Ну, наверное, переживаю, понравится тебе или нет. – Черт, мне не пришло в голову придумать заранее подобающее объяснение. А то я бы уж постарался.
- Что на самом деле в этой бутылке? – продолжал допытываться Шурф.
- Слушай, даже если там яд, тебе же лучше, нет?
М-да, даже развеселая улыбочка несущего всякую чушь легкомысленного болвана ничуть не смягчила того, что нес мой грешный язык.
- Я понимаю, что ты не можешь меня простить. – Шурф поставил бокал на стол и выпрямился еще больше. Хотя куда уж. – Но я ведь сказал тебе, что не собирался просить тебя об этом.
- Ты не собирался, Шурф, - согласился я. – Я знаю. Ты пей.
И он выпил все до дна, не спрашивая, почему я не налил себе ни капли. Выпил, не отводя от моего лица взгляда спокойных глаз. Я знал, что точно также он принял бы из моих рук что угодно, и от этого было холодно и знобко внутри.
- Твоя кровь как раскаленный металл – горячая и тяжелая, – заметил он. В глубине его зрачков ширилась темнота. – Только зря ты так, Макс. Не стоило.
- Еще как стоило, - весело осклабился я. – Тем более, ты ведь давно хотел. А я, говорят, могущественный и все такое, так что должно помочь.
Шурф качнул головой.
- Все-таки ты поразительно невежественен. Большой недостаток при твоем могуществе, между прочим. Ты выполнил первое условие, но нарушил второе. Кровь должна быть отдана добровольно, и отдана из тела. Нельзя ни переливать ее, ни смешивать с каким-либо напитком.
- То есть ничего не вышло? – вздохнул я. Вот как всегда у меня: такая отличная была идея, а на выходе пшик.
- Ну если ты не ставил своей целью раздразнить меня и проверить мой самоконтроль, - то наверное нет.
Если честно, я бы не отказался, чтобы он утратил этот свой хваленый самоконтроль. Сейчас я, скорее всего, без труда справился бы с Рыбником, лишенным магии. И, может быть, смог бы докричаться до настоящего Шурфа, по которому так скучал?
- Перчатки в твоем шкафу, Макс. Я вложил в шкатулку инструкцию – что нужно сделать для того, чтобы ими воспользоваться. Но я бы тебе не советовал. И ответственность и цена довольно велики, знаешь ли.
- Зачем мне твои грешные перчатки, Шурф? – обалдел я от внезапной смены темы разговора.
- А кому еще я могу их доверить кроме тебя?
- Почему ты говоришь об этом сейчас?
- Потому что я хочу уйти, Макс, пока еще могу контролировать себя. Поможешь мне?
- Нет, - выдохнул я. Не ответом на его вопрос, а просто... С тех пор, как мы вернулись с Темной стороны, я вполне успешно убедил себя, что просто по-соседски делю свое жилище с другом. Ну как это бывает у всех в студенческие времена. Друг старый, проверенный, шумных вечеринок не устраивает, словом, – мечта, а не сосед.
А что там было на Темной Стороне – это вообще давно и неправда. Я даже иногда, не признаваясь самому себе, надеялся, что проснусь однажды утром – а его нет. Ни его самого, ни его запаха – чая, книг, сигарет, каких-то трав. Что мне это все приснилось, и теперь я могу спокойно предаваться печали и ностальгии по навеки утраченному. Уж что-то, а это я умею хорошо. Обширная практика, знаете ли.
- Жаль, - флегматично заметил Шурф. - Я каждую ночь пробовал попасть в Хумгат во сне, но мне не хватало магии. Что ж, попробую сейчас, пока не поздно.
И ведь попробует. И будет пробовать. И пробовать. Пока у него не получится. Потому что даже Хумгат можно утомить, наверное. Во всяком случае, я ставлю на Шурфа.
- Ты каждую ночь хотел уйти? Почему...?
- Прежде всего, потому, что я не имел никакого права подвергать тебя опасности. Твоя жизнь слишком ценна для меня, знаешь ли. – Дидактическим тоном поведал мне Лонли-Локли. – А положиться на себя полностью я, к сожалению, сейчас не могу. К тому же, я постоянно ощущал, что дальнейшее пребывание рядом со мной тебе неприятно.
В его глазах плескалась, пульсировала тьма. Он опять стоял на грани, этот сумасшедший парень, мой друг. И только поэтому я услышал в его голосе сдерживаемую боль. А я-то думал, он только рад спокойному и размеренному сосуществованию. Никаких эмоций, никаких разговоров по душам, никаких грешных поцелуев. Все вполне в духе сэра Лонли-Локли.
- Иди сюда, - сказал я ему и поднялся.
Его не пришлось просить дважды. Да что там, и я договорить-то не успел. Меня сплющило, сдавило в его объятиях. Он вдыхал мой запах так шумно и напряженно, будто насыщал давний голод, - впрочем, так оно, наверное, и было. И вздрагивал с каждым вздохом.
- Зачем. Ты. Делаешь. Это. Со мной? Я же. Не. Справлюсь...
- А ты не мучай себя, - устало сказал я ему прямо в ухо. – Это будет лучшим выходом, знаешь ли.
Сначала мне показалось, что он зарыдал, что было, конечно, совершенно немыслимо.
На самом деле он просто хрипло, отрывисто засмеялся.
- Ты чего? – спросил я и обнял его за спину покрепче. Вот так, хорошо, а дальше будь что будет. Ну не получилось у меня чуда с рижским бальзамом и возвращением магии. Никакого торжества интеллекта, никакого ощущения собственного могущества, позволившего бы мне сделать для своего друга этот милый пустячок. Только бесконечная усталость и желание, чтобы все это действительно кончилось. И лучше именно так. По крайней мере, когда он обнимает меня – не страшно. И умирать не страшно тоже.
- Просто представил себе лицо Джуффина, - внезапно прекратил смеяться Лонли-Локли. – Вместо безобидного утратившего магию Великого Магистра Ордена Семилистника и тебя, Вершителя, ответственно держащего мир Стержня на своих плечах, появляется Безумный Рыбник с могуществом истинного Вершителя, дополненным моими знаниями и давней жаждой мести. Война за Кодекс покажется милой разминкой Орденских послушников...
- Знаешь... я бы не возражал. По крайней мере, для меня бы все закончилось. И я бы наконец побил Джуффина с разгромным счетом, есть чем гордиться. Можно сказать, достойное завершение карьеры.
Он промолчал, продолжая вдыхать запах моей магии, моей крови. Я знал, что он сейчас чувствует – жажду сродни боли. Но страшно мне не было – было спокойно и уютно. И очень, очень тепло.
- Знаешь, - вдруг сказал он тихонько, и его губы коснулись мочки уха, едва ощутимо лаская, так осторожно, что этого можно было не заметить. - Сэру Джуффину нелегко далось твое появление в Ехо. Поверь мне.
- Откуда ты знаешь? – тихонько спросил я, чтобы поддержать разговор. Мысли разбегались.
- Знаю, - так же тихо ответил он. Его дыхание опаляло меня, смывало вечную мерзлоту от его слов, проникало под кожу и касалось нервов.
- То есть ты не верил в то, что я дикий варвар из Пустых земель?
Он тихо рассмеялся, зарываясь носом мне в волосы.
Грешные Магистры, почему он становится таким... таким, рядом с которым хочется жить в полную силу, только когда что-то разрушает его проклятую маску? Делает его... настоящим, таким, которого он сам боится?
- Не злись на него, Макс. Тебе не за что на него злиться. Он любит тебя, поверь мне.
- Знаешь, тут говорят «избави нас от такой любви...». Кажется, именно про это.
Дырку над ним в небе, что вытворяли его горяченные руки с моей шеей.
- Я потом. Расскажу тебе все.
- Я злюсь на него из-за тебя, Шурф. Не из-за себя.
Говорить становилось все труднее, а думать так почти невозможно. Но мы упорно говорили о Джуффине, словно цепляясь за остатки реальности.
- Помнишь, ты спросил меня, откуда эти странные шрамы, здесь? – он нашарил мою руку и приложил ладонью к собственной груди, которая ходила ходуном от его безумствующего сердца.
Да уж, помню я эти шрамы, так вроде не видно, а на ощупь – будто волкодлаки драли. А при каких обстоятельствах я имел возможность их изучить – об этом сейчас лучше вообще не вспоминать. А то я за себя не ручаюсь, честно. Отличная получится компания – Безумный Рыбник с Сумасшедшим Вершителем.
– Он держал в руках мое сердце и забрал мою боль, чтобы помочь мне.
- Зачем?
- Так можно добиться предельной концентрации внимания собеседника.
- Ого.
На самом деле, я только что открыл другой, гораздо более приятный способ добиться этой самой концентрации. И как раз изучал его, так сказать, на практике.
- Мне не нужно твое сердце. Мне нужно чтобы ты выпил моей грешной крови, Шурф. Здесь. И сейчас.
- Мое сердце и так давно у тебя, - сообщил мне этот невыносимый тип с максимально возможным занудством. – А вот относительно второго...
- Пей! - рыкнул я. И он послушался. Сдался. Проиграл.
Я ощутил его зубы и успел испугаться, что будет больно, – но боли не было. Наоборот, я чувствовал такое невероятное блаженство, что просто обвис на его руках, уткнувшись головой в плечо. Я слышал, как он часто и шумно сглатывает, и еще до меня донеслась какая-то невероятно мощная музыка, торжественная и прекрасная. Она нарастала и нарастала в моих ушах, пока не заглушила собой все остальное, не заполнила меня до края и не перелилась через этот край.
Глава XII
читать дальшеМы шли куда-то по низкому коридору с каменным сводчатым потолком. В такт шагам загорались низко парящие по бокам светильники, и я знал, что идти нам еще долго. На этот раз не было никакого предвкушения, только твердая уверенность: я знаю, что мне предстоит, и мне это совершенно не нравится. Но что поделать – нужно. Понятие «нужно» вообще имело надо мной сейчас огромную власть. Я покосился вниз: на летящий подол длинного в пол лоохи, белого с голубым кантом, на собственные руки без перчаток с защитными рунами на пальцах, плавно открывающих двери, и понял, что это все-таки сон. Наш общий разделенный сон. Правда, на этот раз Шурф в моем сознании безмолвствовал, ощущался сгустком молчаливого сосредоточения. Я понял, что он сконцентрировался, чтобы показать мне все это, и решил ему не мешать.
Мы прошли через так понравившуюся мне библиотеку, свернули куда-то вбок, в еще один коридор, закончившийся глухой стеной. Здесь было не слишком приятно: темно, пахло затхлой влажностью и неравномерно, ужасно раздражая, капала вода. Мое зрение настоящего угуландца позволяло видеть в этой темноте, но Шурф все равно прищелкнул пальцами, выпуская маленький язычок колеблющегося розоватого пламени. Этим же самым пламенем чиркнул себе по пальцу – больно, но терпимо – и позволил выступившим каплям крови стечь в крохотную ямку одного из камней. Опять кровь, да что ж такое! Вволю понегодовать на эту тему я не успел, потому что стена вдруг подалась назад и вбок, и мы очутились в маленьком кабинете, где с трудом умещались крохотный письменный стол, два грибных светильника и ветхая книжная полка с несколькими стопками самопишущих таблиц.
Шурф принялся доставать таблички, часть из них он убрал в сторону, а часть выложил на стол. И отступил, словно задвинулся в дальний уголок нашей общей на двоих башки.
... «Разделение между магией Истинной и магией Стержня куда серьезнее»...
... «Природа Истинной магии лежит вне границ миров, изначально присуща любому существу...».
... «владеющие Истинной магией – это не те из населяющих наш Мир народов, которые колдуют вдали от Стержня, а те, кто рождаются проводниками ее воли. Хранители, Вершители и Стражи...».
... «Проводники Истинной магии – ее инструменты, называть их людьми было бы ошибкой, потому что их мышление и осознание себя происходит...».
- Шурф, я не могу с такой скоростью, - взмолился я. – Половину прочесть не успеваю.
- Я не могу замедлить это, - виновато, голосом, звучащим в моей голове. Это мой сон, а читаю я быстро... мы можем попробовать посмотреть еще раз.
... «Вершители не привязаны к одному Миру, их свобода бесконечна, как бесконечны двери Хумгата».
... «Я давно наблюдал за ним. Хранители встречаются слишком редко, и распознать их можно только по совокупности...»
... «Хранитель привязан к своему Миру, он – его самый верный слуга, если не сказать – раб. Мир и его Хранитель рождаются одновременно, Пока существует Мир, Хранитель проживает несколько жизней, его смерть и рождение – лишь новый опыт, помогающий лучше служить своему Миру…».
... «Необыкновенная удачливость, бессовестное изменение магических законов, обусловленное чувством долга и необходимостью, прозреть которую не всегда можно даже с помощью Моста Времени, – несомненно признаки Хранителя».
... «Он призвал сюда Вершителя и привязал его к этому Миру. Остроумное решение, сложнейшая техника! Вершители – весьма ненадежный инструмент для Хранителя. Но Вершитель, любовь которого к одному-единственному Миру так велика, может даже заменить Хранителя со временем. Хранитель-игрок – это самое худшее, что мне пришлось наблюдать...».
Глазами Шурфа я пробежал последнюю табличку еще раз, вчитываясь в каждое слово. Во мне – в нем – клокотала настоящая буря: ужаса, ярости, негодования, еще чего-то, слишком сложного, чтобы я мог подобрать этому слово. Ощущая, как в ушах колотится пульс, я принялся равномерно дышать, запоминая очертание каждой буквы, выжигая их в своей памяти.
«Но Вершитель, любовь которого к одному Миру так велика, может заменить Хранителя со временем»...
Бушевавший в сознании Шурфа шторм сменился бесстрастным ледяным пониманием. Все-таки этот парень соображал быстро, очень быстро – я ощутил, как он принял решение, взвесил его, убедился в единственной правильности. Он был сейчас – сама готовность действовать. И еще он думал обо мне.
Я совершенно точно знал: то, что он прочитал сейчас, в его личном восприятии было куда хлеще всех его предыдущих кошмаров. Ну конечно, только Шурфа, наверное, можно до полусмерти напугать какими-то грешными разваливающимися от старости табличками. Всего остального он просто не умеет боятся.
В общем, я так ничего и не понял, поэтому испугаться вместе с ним у меня не получилось, хотя его сдерживаемого, жидким холодом стекающего по позвоночнику ужаса с избытком хватало на нас обоих. Он поднялся, думая о том, что времени у него нет и надо спешить. Близко мелькнул грибной светильник, каменный массивный потолок, мокрая стена в разводах зеленоватого по серому камню, и разделенный сон кончился.
Тут мне стало почему-то очень мокро и очень холодно, словно я заснул в октябрьской луже. Нет уж, пустите меня обратно, я лучше вместе с Шурфом еще поужасаюсь! В общем, все это мне совершенно не понравилось, я завертелся, пытаясь увидеть что-нибудь другое или проснуться. Вместо этого мне стало тепло и даже жарко – спине, локтям, шее, а уши так вообще едва не вспыхнули.
До меня донеслись обрывки чьей-то речи: монотонные, повторяющиеся, похожие на особо выдающиеся образцы песенного творчества народа Хенха. Прекрасно! Мои кочевники, значит, тут собрались, а их собственный монарх валяется в луже: вот уж действительно, «между небом и землей», да еще и с горящими ушами!
Нет, ну даже мои подданные не потерпят такого попрания всех представлений о царской персоне, поэтому придется все-таки просыпаться и исправлять положение. Хотя и не хочется, но делать нечего: тяжела царская участь, чего только не сделаешь ради своего народа.
Я немного повздыхал над всем этим и открыл глаза. И ничего не понял.
Лужа никуда не делась, и мне по-прежнему было мокро в ней лежать. Перед глазами мельтешили какие-то невнятные разводы, через которые было видно теплые куски желтоватого света. И вся эта конструкция покачивалась туда и сюда и еще издавала те самые звуки, которые я принял за фольклорное творчество своих кочевников. Я осторожно подвигал рукой, нащупал чью-то чужую руку и слегка пожал ее. Пока я не впиливаю, что происходит, лучше проявлять дружелюбие по отношению к окружающему миру, я так считаю.
Рука дернулась, завывание прекратилось, и я понял, что лежу, опираясь спиной на сэра Шурфа: это его растрепавшиеся волосы закрывали мне свет, а дыхание чуть не спалило ухо.
- Макс, - выдохнул он и притиснул меня к себе так, что ребра безнадежно застонали.
Его глаза все еще были темными, почти черными, но они больше не пульсировали затягивающей бездной жажды, а казались сгустком ночи. Он был тем самым Шурфом, по которому я так тосковал, и видеть его здесь, рядом со мной, сидящим на полу моей собственной квартиры, а не где-нибудь на Темной стороне, было таким невероятным счастьем, что я боялся вдохнуть, - вдруг спугну.
Но все-таки это была не иллюзия, а самый что ни на есть, материальный Лонли-Локли. И он принялся подтверждать свою абсолютную материальность немедленно, тем самым способом, который отлично подходит для таких случаев и не требует никаких слов.
Его губы больше не казались мне горькими, но они словно вдохнули в меня память – о том, как он пил мою кровь, смешанную с рижским бальзамом, как приник к моей шее, как я читал таблички во сне, какое радостное единение мы испытали на Темной стороне, как встретили Лойсо, как Шурф сказал мне, что...
Никогда мне не доставалось такого полного смысла и благодарности поцелуя, как в этот миг. Я поднял непослушные руки, осторожно погладил пальцами резкую скулу, и...
- Ты плачешь?
Шок был таким глубоким, что я даже забыл, что меня целуют, а этот процесс не слишком подходит для разговоров. Но болтовня – это же святое.
- Нет, - сказал он мне, чуть отодвинувшись. – Это просто вода.
- Врешь, - уверенно сказал я, и он кивнул.
Я валялся на полу в своей собственной комнате. Ковер превратился в небольшое потертое болотце, лужи приглашающей вереницей тянулись куда-то за дверь.
- Нас затопили? – поинтересовался я, пытаясь сесть.
- Нас затопил я, - сообщил мне Лонли-Локли с такой радостью, будто бы мечтал совершить это деяние всю свою жизнь. Куда там чаше Грааля!
- А зачем? – не удержался я.
- Пытался не дать тебе умереть, - просто объяснил он. - Ты помолчи еще немного, ладно?
Его горячие ладони легли мне на затылок, это было тепло и приятно, хоть и тяжеловато. Ну такой уж он, наш сэр Шурф. Ковер подо мной высох словно сам собой, испустив облачко пара, а я внезапно понял, что страшно хочу есть и курить. Не успел даже сформулировать эти насущные желания, как меня приподняли подмышки и посадили на диван.
- Ты чего меня таскаешь? – рассмеялся я. Поймал его ладонь, придирчиво посмотрел на отчетливо темнеющие защитные руны – только что не пересчитал – и, наконец, догадался поднять глаза.
Шурф был бледен едва не до синевы, с запавшими глазами, как будто после своих знаменитых двух лет без сна так до сих пор и не нашел времени поспать. Но грешные Магистры, как он на меня смотрел! С такой смесью нежности, признательности, страха за меня и еще того, что наполняет смыслом любую, даже самую никчемную жизнь, что было бы кощунством обзывать это полагающимся словом. Потому что оно слишком маленькое, короткое, невыразительное и вообще – не жалую я его.
- Получилось, – сообщил я ему очевидный факт.
А себе – еще более очевидный: он справился, этот упрямый парень Лонли-Локли. А мне теперь придется жить дальше, вот ведь незадача. Ну ничего, как раз в данный момент меня мое собственное существование весьма даже устраивало.
Он снова потянулся ко мне – приникнуть, впечатать в себя, доказать себе, что я жив.
- Ну чего ты, - шепнул я куда-то в его спутанные волосы. – Все ж хорошо.
- Ты знаешь, что я почти убил тебя? – его горячие руки без малейших усилий разодрали на мне мокрую майку и гладили по спине.
- Ну не убил же, - легкомысленно отозвался я. – Все нормально ведь.
- Макс… - качнул он головой. – Я еще мог бы жить без магии, но вот жить, зная, что тебя больше нет, и это я тебя убил, чтобы завладеть твоим могуществом... Ты слишком хорошо обо мне думаешь. Или слишком плохо. Нельзя было так рисковать собой.
- Собой и тобой, - поправил я его. – Как видишь, можно, я же рискнул. Так что теперь мне полагается шампанское, и я намерен употребить его немедленно.
- Что? – он даже замер на миг, не поняв.
- Ничего, - я как раз пришел к удивительному выводу, что болтовня сейчас немного некстати.
Кажется, Шурф был со мной согласен. Во всяком случае, он умолк, и все стало как надо. Долго, правильно, жестко, нежно и хорошо. Сейчас, с ним, здесь и сейчас.
Слова понадобились нам только к утру, когда волны жара еще прокатывались по его телу, а я с удовольствием купался в их тепле.
- Ты помнишь сон, который я показал тебе? – спросил Шурф с вернувшейся к нему серьезностью.
- Про самопишущие таблички? – зевнул я.
- Про их содержимое, - невозмутимо пояснил он. Все-таки выдержка у парня сверхъестественная.
- А что это такое вообще? Кто их написал?
Шурф вытащил две сигареты из пачки, прикурил от пальца одну для себя и одну для меня и уселся, всем видом показывая, что требует моего внимания.
Я успел от души пожалеть, что вообще спросил его об этом, потому что мне хотелось спать, а вовсе не говорить о таких штуках с серьезным видом.
- Их написал магистр Нуфлин, Макс. Он пытался понять природу происходящих вокруг него событий, а я случайно нашел его тайный архив.
- То есть ты считаешь, что там говорится про меня?
Шурф молча отвел глаза.
- Макс, скажи, почему ты никогда не вспоминаешь о своих родителях? – огорошил он меня внезапным вопросом. – Они живы?
- Про отца не знаю, - послушно принялся вспоминать я. - Он оставил нас, когда я был еще школьником, и никогда не интересовался нами. Мама и бабушка умерли...
- Сочувствую, - сказал он с оттенком неожиданного сопереживания в голосе. – Я тоже тяжело пережил смерть отца.
Признаюсь, я пару минут сосредоточенно въезжал, то есть впиливал, в смысл его слов. В смысле, я знал, конечно, что в том Мире детей не находят, допустим, в пумбе, а они рождаются нормальным естественным способом от отца с матерью. Но почему-то такая простая вещь, что у Шурфа тоже есть родители, мне до сих пор не приходила в голову.
- Ты был уже взрослым или еще подростком, когда это случилось? – продолжал допытываться мой друг.
- Взрослым... жил отдельно... кажется...
Я зажмурился и с силой хлопнул себя по лбу. Не магия стохренадцатой ступени, конечно, но иногда работает. Воспоминания разваливались, струйками воды проливались между пальцев, разлетались кусочками изорванных фотографий.
Я охнул, и Шурф тут же оказался рядом, кончиками пальцев касаясь моих висков.
- Я тебе помогу, - шепнул он мне. – Смотри мне в глаза.
Я наскоро коснулся губами его губ, заменяя "спасибо, дружище, помоги, а то и правда ерунда какая-то получается…". Обалдеть, как много слов содержится в таком простом действии, - и уставился в завораживающую жуткую глубину его зрачков.
Я услышал ровный ритм – то ли стук его сердца, то ли отсчет, который он вел про себя. И этот ритм словно помогал мне собирать фрагменты мозаики, похожие на выцветшие фотографии. Куст около бабушкиного дома, под которым я прятался от отца. Костюм мушкетера, сшитый мне мамой для новогоднего «огонька» в младших классах школы. Костюм был шикарный, я им страшно гордился, а на маму обиделся, потому что как раз когда мой класс выступал, она заснула, сидя в зрительном зале. Бабушка дует мне на руку, зашибленную колодезным журавлем. Я вприпрыжку несусь к отцу, выиграв морской бой в только что появившихся игровых автоматах в городском парке, и он смеется, подхватывая меня на руки...
Лица. Глаза. Объятия. Улыбки. Корзинка, закрытая привязанной к ручкам марлей, с горкой полная лесной малины, стоящая у мамы на коленях. Перестук колес электрички, мамина рука на плетеном боку этой корзины, невероятно вкусный бутерброд с сыром, намятый за день в кармане, и к нему я таскаю малину по ягодке из-под марли, а мама смотрит в окно, а я удивляюсь – ну какие же они не наблюдательные, эти взрослые
И тонкий, тонкий скулеж, как будто щенку прижали хвост или лапу и никак не отпустят. Я даже не думал, что у меня может быть такой голос.
Кажется, это становится дурной традицией. Приходить в себя на руках Шурфа, укачивающего меня, как младенца. Главное, не войти в роль и не начать гулить, пускать пузыри и пачкать пеленки.
- ... Значит, в чем-то все-таки помогла, - донеся до меня обрывок его фразы.
- Что ты говоришь?
- Моя кровь все-таки оказалась для тебя полезной, - пояснил он и помог мне сесть. Пальцы у меня прыгали, и моему другу пришлось заботливо прикурить для меня сигарету и впихнуть мне ее в зубы. – Раньше я не наблюдал у тебя талантов медиума, а теперь ты легко входишь в транс.
- При чем тут твоя грешная кровь? – подозрительно переспросил я, кое-как справившись с сигаретой и с наслаждением затянувшись.
- При том, что это был единственный способ, который помог мне тебя вытащить, - поджал губы Лонли-Локли.
- А что, иначе было никак? – я поморщился. – Прости, дружище, в смысле, спасибо тебе, но я как-то не по этой части, при всем моем уважении к вашим э-э-э магическим практикам. Мне больше по душе какое-нибудь простенькое лечебное заклинание, знаешь ли.
- Ни одно из известных мне заклинаний тебе уже не помогало, - голос Лонли-Локли раскатился шариками сухого льда.
- А, ясно. Прости.
- Не думаю, что тебе нужно извиняться, - тем же льдистым бесцветным голосом отозвался мой друг. Произошедшее – целиком и полностью моя вина.
Так, приехали. Слезай, конечная.
И без того немалый душевный багаж моего друга явно пополнился очередным кошмаром из серии «невыносимо». И теперь он начнет себя за все случившееся грызть, и, наверное, даже успешно сгрызет. Он целеустремленный парень, этот Лонли-Локли. А потом сядет, подумает хорошенько, и ведь додумается, что ко мне надо относиться так же, как к Джуффину. И плевать, что каждый из нас по-своему его спас. Такие, как он, спасителей не прощают. Вот бесконечно выражать бесконечную признательность – это да, это по теме.
Но меня такое не устраивает. Думай, сэр Макс, ты Вершитель или где?
- Кажется, я все вспомнил, - заявил я Шурфу. – Но почему я забыл?
Хочешь отвлечь Лонли-Локли от неприятных мыслей – заставь его делиться знаниями. Простое и эффективное оружие, как бабум.
Ого! Вот это отвлек так отвлек.
Шурф молчал долго, наверное, целую минуту. Потом кивнул, словно согласившись в чем-то с самим собой, и заговорил:
... «Он призвал сюда Вершителя и привязал его к этому Миру. Остроумное решение, сложнейшая техника! Вершители – весьма ненадежный инструмент для Хранителя. Но Вершитель, любовь которого к одному-единственному Миру так велика, может даже превратиться в Хранителя со временем. Хранитель-игрок – это самое худшее, что мне пришлось наблюдать...».
Все-таки кровь моего друга явно пошла мне на пользу, что бы я ни испытывал по этому поводу. Я тут же вспомнил правильный ответ: это текст с самопишущей таблички Магистра Нуфлина. Его мысли касательно своего давнего врага. И касательно меня.
Радующийся внезапно проснувшейся понятливости хозяина, мозг как сумасшедший подкидывал мне все новые и новые аргументы.
Истершиеся из памяти воспоминания о детстве и юности, от которых остался только нелепый сгусток детских сомнений, подростковых страданий из-за всеобщего непонимания и пубертатное недовольство собой.
Кажущий мне уродливым город, который я в разделенном сне глазами Шурфа увидел совершенно иным. И моему другу, между прочим, признанному авторитету в изучении архитектуры, он казался намного более красивым, чем Ехо! Впрочем, как говаривала леди Сотофа, чужую родину любить всегда легче, но здесь действительно есть потрясающие местечки! Ведь когда-то и я нежно обожал все это: кленовые листья под ногами на аллеях парка, уютный летний дождь и запах мокрой пыли, весеннее чириканье обалдевших воробьев.
Мама и бабушка – и мои визиты к ним раз в год, куда больше похожие на отбывание повинности, чем на приезд любящего сына и внука.
Когда это началось? В студенчестве? Когда я начал видеть это проклятые реалистичные сны?...
Черт побери, я даже слово «люблю» сказать не могу. Потому что любить должен только одно – мир Стержня. Работа у меня такая, без выходных, отпусков и возможности положить на стол увольнительную. Впрочем, это еще как сказать.
Я вспомнил все виденные во сне таблички. Теперь они казались мне логичными и понятными.
В краке вообще всегда так: кажется, ты уже совсем продул, но каждая следующая карта может все поменять.
Горячие пальцы коснулись моих сжавшихся в кулаки рук, погладили, сплелись с моими.
- Ты знаешь, - сказал я то, что казалось мне сейчас почти самым важным. – Твоя кровь мне действительно пошла на пользу. Хотя судя по тому, как ты выглядишь, дружище, я выпил не меньше пары литров...
- Думаю, даже больше – отозвался Шурф, никогда не изменяющий своей привычке к точности во всем. – Только не ты выпил, а я в тебя влил.
Он действительно был бледен, как вурдалак перед трансформацией, но, кажется, это ему не мешало. Он смотрел на меня, словно ожидая чего-то.
- Я люблю тебя, - сказал я ему отчетливо и внятно, чтобы этот Мир и пара тройка соседних услышали это. – И не вздумай затыкать мне рот.
- Даже не собирался, - сказал он мне с потрясающей серьезностью.
- Ты пришел, чтобы рассказать мне все это, да? Научить любить другие миры? Освободить меня?
Он молча и серьезно кивнул:
- Но ты как всегда сделал все по-своему.
- Начал не с миров, а с тебя, да? – я понимающе усмехнулся.
- Поскольку на результат это не повлияло, я не стал возражать, - разъяснил он мне со скучающей интонацией. Но меня уже было не обмануть.
- А если бы повлияло – стал бы? – теперь я мог его поддразнивать, играя с ним в столь любимую им интеллектуальную игру: моделирование бесконечных вариантов развития одной и той же ситуации.
- Вероятно да, Макс, но с тобой никогда нельзя быть ни в чем уверенным...
Я отдал бы все Миры за его смеющиеся глаза. Но никто не собирался предлагать мне таких сделок. А жаль.
- Мне надо идти, - тихо сказал Шурф.
- Я знаю. Пойдем.
И мы облачились в скабы и лоохи, и повязали тюрбаны, как будто собирались прогуляться по Гребню Ехо. И тут я вспомнил.
- А сирень? Ты же так и не увидел сирень.
- Ничего страшного, - утешил меня мой великодушный друг.
- Нет уж! – возмутился я. - Обещал сирень – значит, будет сирень! Ты перчатки свои грешные взял?
- Макс!
- Я цапнул его за руку, распахнул дверь в ванную и шагнул.
- В следующий раз ты поведешь меня в Хумгат через уборную, - пробурчал сзади Шурф. - Кажется, моя кровь не пошла ему на пользу. Раньше он шутил утонченнее.
Здесь пахло так, что в первый миг кружилась голова. Кусты сирени окружали небольшую полянку, клонясь под тяжестью соцветий. Здесь была сирень персидская и обычная, розовая и белая, лиловая и лазурная, крупная и мелкая... – вся, какую я когда-либо видел и мог вспомнить.
Я слышал, как сзади меня шумно вздохнул Шурф, и обернулся. Он стоял, озираясь, - белоснежный росчерк посреди буйства красок, - и лицо у него было абсолютно восторженное. Я только сейчас заметил, что мои драконьи морды и острые носы его мягких угуландских сапог утопают в мягком ковре цветов сирени, даже не думавших вянуть.
В общем, как всегда, – все это было немного слишком.
URL записиНазвание: Когда ты вернешься
Автор: Хельгрин
Бета: Зюнька вносит правки после выкладки, за что ей нечеловеческое спасибо!
Размер: макси
Канон: Макс Фрай: Лабиринты, Хроники, Сновидения Ехо
Пейринг/Персонажи: Шурф/Макс
Категория: слэш
Жанр: drama
Рейтинг: R
Предупреждения: так или иначе упоминается канон всех книг. ООС тоже есть, куда без него.
Размещение: запрещено без разрешения автора
Disclaimer: Все права принадлежат автору. А трава – мне.
Комментарии: спасибо моему соавтору, Снарк, которая честно тестридит все это.
Глава XI.
читать дальшеВсе это было как-то слишком.
В целом, эта фраза вообще сопровождает меня по жизни. Слишком много вещей, которые слишком.
- Вряд ли я напечатал это, стукнувшись своей многомудрой головой, - осторожно сказал я вслух.
Шурф меланхолично кивнул. Судя по всему, встреча с Лойсо выбила его из колеи основательно. Я практически видел, как замечательный парень, с которым так хорошо и легко было на Темной стороне, стремительно обрастает броней сэра Лонли-Локли. И этот самый сэр Лонли-Локли явно думал о чем-то не слишком приятном, машинально разматывая свой тюрбан.
- Шурф, слушай, я вот хочу тебя спросить...
- Не сомневаюсь, что у тебя возник целый ряд вопросов, - не дослушал меня мой друг. – И первый из них таков: каким именно образом на твоей рукописи появилась эта надпись, верно?
- Потрясающая проницательность, - пробормотал я, поднимаясь и потирая лоб. – А у тебя есть на него ответ?
- Думаю, ответ очевиден, – сухо сказал Шурф. – Король Менин, при всем моем уважении к нему, вряд ли умеет пользоваться печатной машинкой.
- Ну, допустим, для этого не надо быть семи пядей во лбу, - возразил я, хотя подсознательно понимал, что Шурф прав. Не Менин это был.
Мой друг, видимо, счел, что полностью высказался по данному вопросу. Развернулся и отправился в ванную, едва ли не чеканя шаг. Повернулась задвижка в двери, полилась вода.
Я снова потер лоб. Вопросов все больше, а ответы взять неоткуда. Конечно, источник информации у меня под рукой имелся – превосходный источник, к которому я привык обращаться во всех мыслимых и немыслимых ситуациях. Но лучше уж я до всего докопаюсь сам, чем он исчезнет из-за удовлетворения моего любопытства. Не готов я к этому, и не буду готов, что бы я там ни наплел Лойсо.
Я рассмеялся тем истерическим смехом, который получается в особых случаях, когда ничего не остается – только смеяться, но при этом совсем не смешно.
Подумал минуту и напечатал ответ:
«Что именно? Целоваться на Темной стороне? Болтать с Лойсо? Слишком неточные указания».
Выдрал страницу из каретки, скомкал ее и засунул руку под диванную подушку. Дождался знакомого онемения и разжал пальцы.
- И пусть это ему прямо в камру шмякнется, - мстительно пробормотал я.
Судя по всему, Шурф собрался поселиться в ванной. То есть я помнил, что он считает необходимым умыться после пребывания на Темной стороне, но мне тоже туда нужно, между прочим. Не Темную сторону с себя смыть, а пыль с потом и грязью. Проза жизни, но что поделать.
Я выкурил, наверное, половину пачки, когда мой друг, наконец, счел омовение достаточным и вылез на свет божий. То есть электрический.
Я посмотрел на него, вздохнул и отвернулся. Грандиозность конструкции «невозмутимый Мастер Пресекающий», под которой он укрылся, – впечатляла.
- Я написал ответ, - сообщил я ему. – Отправил межмировой почтой.
- Хорошо, - невозмутимо отозвался Шурф.
Вот же черт.
Вместо того, чтобы пойти в ванную, я зачем-то потащился за Шурфом на кухню, уселся за стол и принялся наблюдать, как он ставит чайник, открывает холодильник, прикуривает, затягивается. Все-таки он совсем иначе сейчас двигался и вел себя. Примерно как тот исключительно сдержанный парень, с которым я познакомился во время своего первого дела в Ехо. До обидного хотелось вернуть другого Шурфа. Того, который совсем недавно был со мной на Темной стороне. Который мог орать и смеяться, ругать меня и класть голову мне на колени... требовать куст сирени, шантажируя при этом – кто бы подумал – поцелуями!
Ладно. Ванная зовет. Хоть и без восемнадцати бассейнов для омовения.
- Слушай, дружище, - завел я разговор, помокнув положенное время и налив себе чаю. – А что у вас там все-таки случилось с Лойсо?
Шурф методично размешивал сахар. Готов поручиться, ложечка в его руке совершала идеальный круг в чашке. И еще он дышал – размеренно, на шесть.
- Я помог сэру Джуффину его поймать. – спокойно ответил Лонли-Локли. – Сегодня это была наша первая встреча после того инцидента.
- Да уж, - буркнул я. – Ваша взаимная симпатия просто в глаза бросалась.
- Могу я задать тебе встречный вопрос? – вежливо осведомился мой друг.
- О чем мы с ним говорили, когда ушли? Лойсо просил не разрушать этот мир. Он ему нравится.
- А ты собирался? – едва заметно приподнятая бровь, видимо, должна была изобразить крайнюю степень изумления.
- Да в общем-то нет. Он мне как-то тоже все больше и больше нравится, знаешь ли. Кстати, не объяснишь, что там не так с этой грешной Темной стороной?
Шурф отложил ложечку на блюдце и скрестил руки на груди.
- Напомни мне, Макс, что тебе говорили о мире Паука жители Черхавлы? Если ты что-то забудешь, я тебе помогу.
- Зачем тогда мне повторять, если ты все и так знаешь?
- То есть тебе самому эти сведения не интересны? Тогда я не понимаю - это проявление лени или самонадеянности?
- Это просто уверенность, что мне всегда есть у кого спросить, Шурф, - парировал я. Он что, серьезно думает, что мне сейчас мнение жителей Черхавлы о моем мире важнее, чем то, что он снова надел эту маску каменного гостя?
- Я польщен, - без тени иронии отбил удар этот невозможный парень. – Так вот, они говорили тебе, что это мир, в котором каждый живущий плетет сети, которые вытягивают у вас силы, вы в них увязаете и это не позволяет жить хотя бы столько, сколько живут самые обычные люди из моего Мира. Верно?
- Ну да, что-то такое.
- Видишь ли, в целом, я понял, в чем тут суть, еще когда получил благодаря тебе доступ к Незримой библиотеке. Вы сильно отличаетесь от нас, Макс. Вы – большинство из вас – создаете Миры. Миры живые, осязаемые, художественные. Именно поэтому ваш мир изнутри намного больше, чем снаружи, странно, что ты этого до сих пор не понял. Между прочим, - это известный магический парадокс, один из простейших. Среди вас много талантливых Вершителей, каждый из которых создает собственный Мир, а то и несколько. Эти Миры и становятся Темной стороной, именно поэтому вы живете так мало – чтобы успеть так много. На создание Мира уходит много сил и жизни, но зато почти всегда Мир живет дольше создателя.
Я ошарашенно пялился на него, пытаясь как-то осознать услышанное. Честно говоря, мне намного спокойнее жилось с пониманием того, что мир Хонхоны – прекрасный и замечательный, а мой собственный – ничего интересного, так, жить можно, но не более того. А теперь вот перекраивай свое представление заново, что ж такое...
- Послушай, но тогда получается, что то, что я сейчас пишу...
- Не говори ничего, - мягко посоветовал он мне. – Об этом лучше промолчать.
Ладно, не буду напоминать ему про новообретенный способ затыкания мне рта, идеально подходящий в тех ситуациях, когда надо не дать мне ляпнуть лишнего. Сэр Лонли-Локли о таком, небось, и слушать не пожелает.
Я посмотрел на него, закурил, и наконец решился.
- Шурф, знаешь, при мне не нужно держать эту маску. Точнее, ни эту, ни какую-нибудь другую. Ты меня и без нее полностью устраиваешь..
- Мне жаль, что я вынужден тебя разочаровывать, - ответил мой невозможный друг. – Но неужели ты думаешь, что я занимаюсь этим, а также дыхательными упражнениями, только ради интереса или в рамках какой-нибудь игры с самим собой?
- Нет, - только и мог сказать я.
Неправ был сэр Лойсо, ох как неправ. Ничего-то он не понял из «местной легенды про Вершителя и Рыбника». Не от Вершителя тот Рыбник отрекался, а от себя. Теперь-то мне это ясно.
Раз.
- Слушай, а что там Лойсо болтал по поводу крови и смерти? Или об этом тоже нельзя спрашивать?
Шурф тоже закурил, словно не хотел давать мне ответ или брал тайм-аут, чтобы подобрать нужные слова.
- Когда-то я хотел выпить его крови. Не знаю, какая часть этого желания была обусловлена планом сэра Халли, а какая – особенностями моей собственной личности.
- Так, с этим ясно. Дикие нравы магистров во времена войны за Кодекс во всей красе. А со смертью что? Непохоже что-то, что вы рвались друг друга убить, хотя если бы можно было убивать взглядом...
- Ну я бы не был так уверен в намерениях сэра Пондохвы, Макс, но речь шла немного не о том. Видишь ли, считается, что смерть, данная Вершителем – не окончательна. Она оставляет шанс возродиться к иной жизни. Очевидно, сэр Лойсо считает это наилучшим выходом для меня.
- Совсем обалдел в своей Бухаре, - откомментировал я, едва не уронив сигарету.
- Я бы так не сказал, - скупо произнес Шурф и отвел взгляд.
В моей голове что-то быстро и болезненно запульсировало. Казалось, что это мои враз вскипевшие мозги бьются друг о друга, как переваренные яйца в кастрюльке.
- То есть ты с ним согласен?
- Не буду скрывать, это было одной из причин моего желания навестить тебя. Одной – но не главной, Макс. Макс?...
У меня шумело в ушах. Вот значит как. Вот значит как оно все обернулось.
«Ты не знаешь, зачем он пришел к тебе. А я знаю. Придет день, когда он это осуществит, а ты останешься собирать себя из кусочков». Голос Лойсо повторялся и повторялся в моей голове, словно пленка бегала по кругу в испорченном магнитофоне.
- Дыши, Макс, дыши, дыши...
На кухне стало почему-то очень темно и горько. Или горько стало у меня во рту?
Тяжелые горячие ладони легли мне на затылок, потом на виски.
- Дыши, - повторил Шурф.
Я послушно вдохнул. Досчитал до шести. Выдохнул. Вдохнул опять.
- Я не собираюсь тебя об этом просить, - его лицо было так близко, что я невольно отшатнулся. – Я просто ответил на твой вопрос, не более того.
- Но почему, Шурф? – я сделал вид, что не заметил, как он напрягся, когда я отдернулся в сторону.
- Почему не собираюсь просить или почему хотел сделать это? – уточнил он, и мне впервые в жизни захотелось его ударить. Содрать эту невозмутимую маску. Кричать от ярости. Убивать.
Вдох. Досчитать до шести. Выдох. Досчитать до...
- И то и другое.
- Ответ на вторую часть вопроса очевиден, - Шурф отошел от меня и уселся напротив, словно ничего не случилось. – Тебе известна история моей жизни, и ты довольно хорошо представляешь, какое количество провидцев есть в Ехо. Убить бывшего Мастера Пресекающего или убить Великого Магистра Ордена Семилистника – и то, и другое весьма большой соблазн для многих, который рано или поздно приведет к понятному результату. А я хотел бы сам выбрать свою смерть. И уж точно не хотел бы скрываться, как загнанный зверь.
- Тогда почему ты не собирался просить? – сейчас мой голос сделал бы честь вышеупомянутому Мастеру Пресекающему, настолько он был спокойным и равнодушным.
- Потому что я не хочу, чтобы ты жил с этим, Макс. Неужели это непонятно?
- Мне понятно, что ты не оставил мне выбора, Шурф.
Два.
Мне очень хотелось выпить. Где там эта ополовиненная бутылка водки, которую он взял с собой? В кармане лоохи? У него в руке?
Нет, не буду просить.
Я встал и ушел на балкон. Стоял там и курил, глядя на небо и не чувствуя холода. Скрипнула дверь, Шурф накинул мне на плечи куртку и ушел, не сказав ни слова.
Все сказано.
Хорошая получилась партия, красивая. Я оценил.
Вот только кто сказал, что она закончена?
Потом была ночь, после нее естественным образом наступило утро. В общем, как полагается. Хорошо, что в мире есть хоть какое-никакое постоянство.
И жизнь продолжилась.
Шурф все также ходил в библиотеку и в один из дней с гордостью сообщил мне, что его пригласили туда на работу. Могли бы и раньше догадаться, что лучшего каталогизатора им не найти.
Я писал очередную книгу, и даже не по восемь страниц в день, а по десять, а иногда и больше.
И гулять мы ходили, конечно же. Воздух был морозным, небо тяжелым, звезды далекими, а мы вели разные интересные беседы, как и полагается давним друзьям.
Как-то Шурф поинтересовался у меня, как именно чинят электричество. Я обалдел и принялся выяснять, зачем ему это. Оказалось, какая-то из сотрудниц прельстилась невозмутимостью моего друга и выразила исключительную уверенность, что он обязательно справится с этой небольшой проблемой, возникшей у нее дома.
Я честно подавил приступ хохота и объяснил Шурфу, что никто не требует от него ковыряться в проводах. Речь идет о совсем других умениях, и тут его учить ничему не надо.
Шурф вежливо, не дрогнув лицом, поблагодарил за разъяснения, но на ночь так никуда и не пропал. Хотя я бы не огорчился, если что. Наверное.
А еще он тихонько стонал во сне. Жалобно и горько, как маленький ребенок, который еще не может сказать, как ему плохо. Пару раз я будил его, трогая за руку или за плечо, неизменно наталкивался на спокойный взгляд и пространные витиеватые извинения и постепенно научился не обращать на это внимания. Шурф исправно пользовался спичками, о магии не вспоминал, и никаких следов защитных рун на ногтях у него не было.
В воздухе начало разливаться это особое весеннее безумие, когда вокруг еще вроде бы как зима, но витает что-то такое, неуловимое, от которого хочется распахивать окна и ловить первые лучи осоловевшего от долгого сна солнца.
Значит, пора.
Я разорился на давно примеченную мною бутылку рижского бальзама, пришел домой и занялся алхимией. Вернувшегося с работы Шурфа ждал накрытый стол, запах запекающегося мяса и необычная керамическая бутылка. Только свечей не хватало, а то был бы типичный натюрморт из женских журналов «как надо встречать мужа с работы, чтобы получить незабываемую ночь любви». Я подозревал, что ночь будет незабываемой, но вкладывал в это несколько иной смысл.
- Дружище, я закончил очередную книгу и хочу это дело с тобой отпраздновать, - заявил я ему с такой степенью веселой фальши в голосе, что зубы заныли.
Что хорошо в этой его маске – он практически не удивляется. А если и удивляется – то не подает вида. И мы приступили к мясу и всему полагающемуся. Я наплел ему кучу историй про необыкновенный напиток, которым хочу его угостить. По моим рассказам выходило, что все подарки дядюшки Блимм можно смело выливать, потому что никакого сравнения. Врал, как за мной водится, виртуозно и на ходу.
В конце-концов, открыл бутылку и налил ему полный бокал.
- Пробуй, Шурф, хочу услышать мнение ценителя и знатока!
Он посмотрел через темную жидкость на свет, а потом перевел взгляд на меня. Давно он так не смотрел – словно прорезая во мне сквозную дыру.
- Почему ты волнуешься, Макс?
- Я волнуюсь? С чего ты взял?
- Я же слышу, как стучит твое сердце.
- Ну, наверное, переживаю, понравится тебе или нет. – Черт, мне не пришло в голову придумать заранее подобающее объяснение. А то я бы уж постарался.
- Что на самом деле в этой бутылке? – продолжал допытываться Шурф.
- Слушай, даже если там яд, тебе же лучше, нет?
М-да, даже развеселая улыбочка несущего всякую чушь легкомысленного болвана ничуть не смягчила того, что нес мой грешный язык.
- Я понимаю, что ты не можешь меня простить. – Шурф поставил бокал на стол и выпрямился еще больше. Хотя куда уж. – Но я ведь сказал тебе, что не собирался просить тебя об этом.
- Ты не собирался, Шурф, - согласился я. – Я знаю. Ты пей.
И он выпил все до дна, не спрашивая, почему я не налил себе ни капли. Выпил, не отводя от моего лица взгляда спокойных глаз. Я знал, что точно также он принял бы из моих рук что угодно, и от этого было холодно и знобко внутри.
- Твоя кровь как раскаленный металл – горячая и тяжелая, – заметил он. В глубине его зрачков ширилась темнота. – Только зря ты так, Макс. Не стоило.
- Еще как стоило, - весело осклабился я. – Тем более, ты ведь давно хотел. А я, говорят, могущественный и все такое, так что должно помочь.
Шурф качнул головой.
- Все-таки ты поразительно невежественен. Большой недостаток при твоем могуществе, между прочим. Ты выполнил первое условие, но нарушил второе. Кровь должна быть отдана добровольно, и отдана из тела. Нельзя ни переливать ее, ни смешивать с каким-либо напитком.
- То есть ничего не вышло? – вздохнул я. Вот как всегда у меня: такая отличная была идея, а на выходе пшик.
- Ну если ты не ставил своей целью раздразнить меня и проверить мой самоконтроль, - то наверное нет.
Если честно, я бы не отказался, чтобы он утратил этот свой хваленый самоконтроль. Сейчас я, скорее всего, без труда справился бы с Рыбником, лишенным магии. И, может быть, смог бы докричаться до настоящего Шурфа, по которому так скучал?
- Перчатки в твоем шкафу, Макс. Я вложил в шкатулку инструкцию – что нужно сделать для того, чтобы ими воспользоваться. Но я бы тебе не советовал. И ответственность и цена довольно велики, знаешь ли.
- Зачем мне твои грешные перчатки, Шурф? – обалдел я от внезапной смены темы разговора.
- А кому еще я могу их доверить кроме тебя?
- Почему ты говоришь об этом сейчас?
- Потому что я хочу уйти, Макс, пока еще могу контролировать себя. Поможешь мне?
- Нет, - выдохнул я. Не ответом на его вопрос, а просто... С тех пор, как мы вернулись с Темной стороны, я вполне успешно убедил себя, что просто по-соседски делю свое жилище с другом. Ну как это бывает у всех в студенческие времена. Друг старый, проверенный, шумных вечеринок не устраивает, словом, – мечта, а не сосед.
А что там было на Темной Стороне – это вообще давно и неправда. Я даже иногда, не признаваясь самому себе, надеялся, что проснусь однажды утром – а его нет. Ни его самого, ни его запаха – чая, книг, сигарет, каких-то трав. Что мне это все приснилось, и теперь я могу спокойно предаваться печали и ностальгии по навеки утраченному. Уж что-то, а это я умею хорошо. Обширная практика, знаете ли.
- Жаль, - флегматично заметил Шурф. - Я каждую ночь пробовал попасть в Хумгат во сне, но мне не хватало магии. Что ж, попробую сейчас, пока не поздно.
И ведь попробует. И будет пробовать. И пробовать. Пока у него не получится. Потому что даже Хумгат можно утомить, наверное. Во всяком случае, я ставлю на Шурфа.
- Ты каждую ночь хотел уйти? Почему...?
- Прежде всего, потому, что я не имел никакого права подвергать тебя опасности. Твоя жизнь слишком ценна для меня, знаешь ли. – Дидактическим тоном поведал мне Лонли-Локли. – А положиться на себя полностью я, к сожалению, сейчас не могу. К тому же, я постоянно ощущал, что дальнейшее пребывание рядом со мной тебе неприятно.
В его глазах плескалась, пульсировала тьма. Он опять стоял на грани, этот сумасшедший парень, мой друг. И только поэтому я услышал в его голосе сдерживаемую боль. А я-то думал, он только рад спокойному и размеренному сосуществованию. Никаких эмоций, никаких разговоров по душам, никаких грешных поцелуев. Все вполне в духе сэра Лонли-Локли.
- Иди сюда, - сказал я ему и поднялся.
Его не пришлось просить дважды. Да что там, и я договорить-то не успел. Меня сплющило, сдавило в его объятиях. Он вдыхал мой запах так шумно и напряженно, будто насыщал давний голод, - впрочем, так оно, наверное, и было. И вздрагивал с каждым вздохом.
- Зачем. Ты. Делаешь. Это. Со мной? Я же. Не. Справлюсь...
- А ты не мучай себя, - устало сказал я ему прямо в ухо. – Это будет лучшим выходом, знаешь ли.
Сначала мне показалось, что он зарыдал, что было, конечно, совершенно немыслимо.
На самом деле он просто хрипло, отрывисто засмеялся.
- Ты чего? – спросил я и обнял его за спину покрепче. Вот так, хорошо, а дальше будь что будет. Ну не получилось у меня чуда с рижским бальзамом и возвращением магии. Никакого торжества интеллекта, никакого ощущения собственного могущества, позволившего бы мне сделать для своего друга этот милый пустячок. Только бесконечная усталость и желание, чтобы все это действительно кончилось. И лучше именно так. По крайней мере, когда он обнимает меня – не страшно. И умирать не страшно тоже.
- Просто представил себе лицо Джуффина, - внезапно прекратил смеяться Лонли-Локли. – Вместо безобидного утратившего магию Великого Магистра Ордена Семилистника и тебя, Вершителя, ответственно держащего мир Стержня на своих плечах, появляется Безумный Рыбник с могуществом истинного Вершителя, дополненным моими знаниями и давней жаждой мести. Война за Кодекс покажется милой разминкой Орденских послушников...
- Знаешь... я бы не возражал. По крайней мере, для меня бы все закончилось. И я бы наконец побил Джуффина с разгромным счетом, есть чем гордиться. Можно сказать, достойное завершение карьеры.
Он промолчал, продолжая вдыхать запах моей магии, моей крови. Я знал, что он сейчас чувствует – жажду сродни боли. Но страшно мне не было – было спокойно и уютно. И очень, очень тепло.
- Знаешь, - вдруг сказал он тихонько, и его губы коснулись мочки уха, едва ощутимо лаская, так осторожно, что этого можно было не заметить. - Сэру Джуффину нелегко далось твое появление в Ехо. Поверь мне.
- Откуда ты знаешь? – тихонько спросил я, чтобы поддержать разговор. Мысли разбегались.
- Знаю, - так же тихо ответил он. Его дыхание опаляло меня, смывало вечную мерзлоту от его слов, проникало под кожу и касалось нервов.
- То есть ты не верил в то, что я дикий варвар из Пустых земель?
Он тихо рассмеялся, зарываясь носом мне в волосы.
Грешные Магистры, почему он становится таким... таким, рядом с которым хочется жить в полную силу, только когда что-то разрушает его проклятую маску? Делает его... настоящим, таким, которого он сам боится?
- Не злись на него, Макс. Тебе не за что на него злиться. Он любит тебя, поверь мне.
- Знаешь, тут говорят «избави нас от такой любви...». Кажется, именно про это.
Дырку над ним в небе, что вытворяли его горяченные руки с моей шеей.
- Я потом. Расскажу тебе все.
- Я злюсь на него из-за тебя, Шурф. Не из-за себя.
Говорить становилось все труднее, а думать так почти невозможно. Но мы упорно говорили о Джуффине, словно цепляясь за остатки реальности.
- Помнишь, ты спросил меня, откуда эти странные шрамы, здесь? – он нашарил мою руку и приложил ладонью к собственной груди, которая ходила ходуном от его безумствующего сердца.
Да уж, помню я эти шрамы, так вроде не видно, а на ощупь – будто волкодлаки драли. А при каких обстоятельствах я имел возможность их изучить – об этом сейчас лучше вообще не вспоминать. А то я за себя не ручаюсь, честно. Отличная получится компания – Безумный Рыбник с Сумасшедшим Вершителем.
– Он держал в руках мое сердце и забрал мою боль, чтобы помочь мне.
- Зачем?
- Так можно добиться предельной концентрации внимания собеседника.
- Ого.
На самом деле, я только что открыл другой, гораздо более приятный способ добиться этой самой концентрации. И как раз изучал его, так сказать, на практике.
- Мне не нужно твое сердце. Мне нужно чтобы ты выпил моей грешной крови, Шурф. Здесь. И сейчас.
- Мое сердце и так давно у тебя, - сообщил мне этот невыносимый тип с максимально возможным занудством. – А вот относительно второго...
- Пей! - рыкнул я. И он послушался. Сдался. Проиграл.
Я ощутил его зубы и успел испугаться, что будет больно, – но боли не было. Наоборот, я чувствовал такое невероятное блаженство, что просто обвис на его руках, уткнувшись головой в плечо. Я слышал, как он часто и шумно сглатывает, и еще до меня донеслась какая-то невероятно мощная музыка, торжественная и прекрасная. Она нарастала и нарастала в моих ушах, пока не заглушила собой все остальное, не заполнила меня до края и не перелилась через этот край.
Глава XII
читать дальшеМы шли куда-то по низкому коридору с каменным сводчатым потолком. В такт шагам загорались низко парящие по бокам светильники, и я знал, что идти нам еще долго. На этот раз не было никакого предвкушения, только твердая уверенность: я знаю, что мне предстоит, и мне это совершенно не нравится. Но что поделать – нужно. Понятие «нужно» вообще имело надо мной сейчас огромную власть. Я покосился вниз: на летящий подол длинного в пол лоохи, белого с голубым кантом, на собственные руки без перчаток с защитными рунами на пальцах, плавно открывающих двери, и понял, что это все-таки сон. Наш общий разделенный сон. Правда, на этот раз Шурф в моем сознании безмолвствовал, ощущался сгустком молчаливого сосредоточения. Я понял, что он сконцентрировался, чтобы показать мне все это, и решил ему не мешать.
Мы прошли через так понравившуюся мне библиотеку, свернули куда-то вбок, в еще один коридор, закончившийся глухой стеной. Здесь было не слишком приятно: темно, пахло затхлой влажностью и неравномерно, ужасно раздражая, капала вода. Мое зрение настоящего угуландца позволяло видеть в этой темноте, но Шурф все равно прищелкнул пальцами, выпуская маленький язычок колеблющегося розоватого пламени. Этим же самым пламенем чиркнул себе по пальцу – больно, но терпимо – и позволил выступившим каплям крови стечь в крохотную ямку одного из камней. Опять кровь, да что ж такое! Вволю понегодовать на эту тему я не успел, потому что стена вдруг подалась назад и вбок, и мы очутились в маленьком кабинете, где с трудом умещались крохотный письменный стол, два грибных светильника и ветхая книжная полка с несколькими стопками самопишущих таблиц.
Шурф принялся доставать таблички, часть из них он убрал в сторону, а часть выложил на стол. И отступил, словно задвинулся в дальний уголок нашей общей на двоих башки.
... «Разделение между магией Истинной и магией Стержня куда серьезнее»...
... «Природа Истинной магии лежит вне границ миров, изначально присуща любому существу...».
... «владеющие Истинной магией – это не те из населяющих наш Мир народов, которые колдуют вдали от Стержня, а те, кто рождаются проводниками ее воли. Хранители, Вершители и Стражи...».
... «Проводники Истинной магии – ее инструменты, называть их людьми было бы ошибкой, потому что их мышление и осознание себя происходит...».
- Шурф, я не могу с такой скоростью, - взмолился я. – Половину прочесть не успеваю.
- Я не могу замедлить это, - виновато, голосом, звучащим в моей голове. Это мой сон, а читаю я быстро... мы можем попробовать посмотреть еще раз.
... «Вершители не привязаны к одному Миру, их свобода бесконечна, как бесконечны двери Хумгата».
... «Я давно наблюдал за ним. Хранители встречаются слишком редко, и распознать их можно только по совокупности...»
... «Хранитель привязан к своему Миру, он – его самый верный слуга, если не сказать – раб. Мир и его Хранитель рождаются одновременно, Пока существует Мир, Хранитель проживает несколько жизней, его смерть и рождение – лишь новый опыт, помогающий лучше служить своему Миру…».
... «Необыкновенная удачливость, бессовестное изменение магических законов, обусловленное чувством долга и необходимостью, прозреть которую не всегда можно даже с помощью Моста Времени, – несомненно признаки Хранителя».
... «Он призвал сюда Вершителя и привязал его к этому Миру. Остроумное решение, сложнейшая техника! Вершители – весьма ненадежный инструмент для Хранителя. Но Вершитель, любовь которого к одному-единственному Миру так велика, может даже заменить Хранителя со временем. Хранитель-игрок – это самое худшее, что мне пришлось наблюдать...».
Глазами Шурфа я пробежал последнюю табличку еще раз, вчитываясь в каждое слово. Во мне – в нем – клокотала настоящая буря: ужаса, ярости, негодования, еще чего-то, слишком сложного, чтобы я мог подобрать этому слово. Ощущая, как в ушах колотится пульс, я принялся равномерно дышать, запоминая очертание каждой буквы, выжигая их в своей памяти.
«Но Вершитель, любовь которого к одному Миру так велика, может заменить Хранителя со временем»...
Бушевавший в сознании Шурфа шторм сменился бесстрастным ледяным пониманием. Все-таки этот парень соображал быстро, очень быстро – я ощутил, как он принял решение, взвесил его, убедился в единственной правильности. Он был сейчас – сама готовность действовать. И еще он думал обо мне.
Я совершенно точно знал: то, что он прочитал сейчас, в его личном восприятии было куда хлеще всех его предыдущих кошмаров. Ну конечно, только Шурфа, наверное, можно до полусмерти напугать какими-то грешными разваливающимися от старости табличками. Всего остального он просто не умеет боятся.
В общем, я так ничего и не понял, поэтому испугаться вместе с ним у меня не получилось, хотя его сдерживаемого, жидким холодом стекающего по позвоночнику ужаса с избытком хватало на нас обоих. Он поднялся, думая о том, что времени у него нет и надо спешить. Близко мелькнул грибной светильник, каменный массивный потолок, мокрая стена в разводах зеленоватого по серому камню, и разделенный сон кончился.
Тут мне стало почему-то очень мокро и очень холодно, словно я заснул в октябрьской луже. Нет уж, пустите меня обратно, я лучше вместе с Шурфом еще поужасаюсь! В общем, все это мне совершенно не понравилось, я завертелся, пытаясь увидеть что-нибудь другое или проснуться. Вместо этого мне стало тепло и даже жарко – спине, локтям, шее, а уши так вообще едва не вспыхнули.
До меня донеслись обрывки чьей-то речи: монотонные, повторяющиеся, похожие на особо выдающиеся образцы песенного творчества народа Хенха. Прекрасно! Мои кочевники, значит, тут собрались, а их собственный монарх валяется в луже: вот уж действительно, «между небом и землей», да еще и с горящими ушами!
Нет, ну даже мои подданные не потерпят такого попрания всех представлений о царской персоне, поэтому придется все-таки просыпаться и исправлять положение. Хотя и не хочется, но делать нечего: тяжела царская участь, чего только не сделаешь ради своего народа.
Я немного повздыхал над всем этим и открыл глаза. И ничего не понял.
Лужа никуда не делась, и мне по-прежнему было мокро в ней лежать. Перед глазами мельтешили какие-то невнятные разводы, через которые было видно теплые куски желтоватого света. И вся эта конструкция покачивалась туда и сюда и еще издавала те самые звуки, которые я принял за фольклорное творчество своих кочевников. Я осторожно подвигал рукой, нащупал чью-то чужую руку и слегка пожал ее. Пока я не впиливаю, что происходит, лучше проявлять дружелюбие по отношению к окружающему миру, я так считаю.
Рука дернулась, завывание прекратилось, и я понял, что лежу, опираясь спиной на сэра Шурфа: это его растрепавшиеся волосы закрывали мне свет, а дыхание чуть не спалило ухо.
- Макс, - выдохнул он и притиснул меня к себе так, что ребра безнадежно застонали.
Его глаза все еще были темными, почти черными, но они больше не пульсировали затягивающей бездной жажды, а казались сгустком ночи. Он был тем самым Шурфом, по которому я так тосковал, и видеть его здесь, рядом со мной, сидящим на полу моей собственной квартиры, а не где-нибудь на Темной стороне, было таким невероятным счастьем, что я боялся вдохнуть, - вдруг спугну.
Но все-таки это была не иллюзия, а самый что ни на есть, материальный Лонли-Локли. И он принялся подтверждать свою абсолютную материальность немедленно, тем самым способом, который отлично подходит для таких случаев и не требует никаких слов.
Его губы больше не казались мне горькими, но они словно вдохнули в меня память – о том, как он пил мою кровь, смешанную с рижским бальзамом, как приник к моей шее, как я читал таблички во сне, какое радостное единение мы испытали на Темной стороне, как встретили Лойсо, как Шурф сказал мне, что...
Никогда мне не доставалось такого полного смысла и благодарности поцелуя, как в этот миг. Я поднял непослушные руки, осторожно погладил пальцами резкую скулу, и...
- Ты плачешь?
Шок был таким глубоким, что я даже забыл, что меня целуют, а этот процесс не слишком подходит для разговоров. Но болтовня – это же святое.
- Нет, - сказал он мне, чуть отодвинувшись. – Это просто вода.
- Врешь, - уверенно сказал я, и он кивнул.
Я валялся на полу в своей собственной комнате. Ковер превратился в небольшое потертое болотце, лужи приглашающей вереницей тянулись куда-то за дверь.
- Нас затопили? – поинтересовался я, пытаясь сесть.
- Нас затопил я, - сообщил мне Лонли-Локли с такой радостью, будто бы мечтал совершить это деяние всю свою жизнь. Куда там чаше Грааля!
- А зачем? – не удержался я.
- Пытался не дать тебе умереть, - просто объяснил он. - Ты помолчи еще немного, ладно?
Его горячие ладони легли мне на затылок, это было тепло и приятно, хоть и тяжеловато. Ну такой уж он, наш сэр Шурф. Ковер подо мной высох словно сам собой, испустив облачко пара, а я внезапно понял, что страшно хочу есть и курить. Не успел даже сформулировать эти насущные желания, как меня приподняли подмышки и посадили на диван.
- Ты чего меня таскаешь? – рассмеялся я. Поймал его ладонь, придирчиво посмотрел на отчетливо темнеющие защитные руны – только что не пересчитал – и, наконец, догадался поднять глаза.
Шурф был бледен едва не до синевы, с запавшими глазами, как будто после своих знаменитых двух лет без сна так до сих пор и не нашел времени поспать. Но грешные Магистры, как он на меня смотрел! С такой смесью нежности, признательности, страха за меня и еще того, что наполняет смыслом любую, даже самую никчемную жизнь, что было бы кощунством обзывать это полагающимся словом. Потому что оно слишком маленькое, короткое, невыразительное и вообще – не жалую я его.
- Получилось, – сообщил я ему очевидный факт.
А себе – еще более очевидный: он справился, этот упрямый парень Лонли-Локли. А мне теперь придется жить дальше, вот ведь незадача. Ну ничего, как раз в данный момент меня мое собственное существование весьма даже устраивало.
Он снова потянулся ко мне – приникнуть, впечатать в себя, доказать себе, что я жив.
- Ну чего ты, - шепнул я куда-то в его спутанные волосы. – Все ж хорошо.
- Ты знаешь, что я почти убил тебя? – его горячие руки без малейших усилий разодрали на мне мокрую майку и гладили по спине.
- Ну не убил же, - легкомысленно отозвался я. – Все нормально ведь.
- Макс… - качнул он головой. – Я еще мог бы жить без магии, но вот жить, зная, что тебя больше нет, и это я тебя убил, чтобы завладеть твоим могуществом... Ты слишком хорошо обо мне думаешь. Или слишком плохо. Нельзя было так рисковать собой.
- Собой и тобой, - поправил я его. – Как видишь, можно, я же рискнул. Так что теперь мне полагается шампанское, и я намерен употребить его немедленно.
- Что? – он даже замер на миг, не поняв.
- Ничего, - я как раз пришел к удивительному выводу, что болтовня сейчас немного некстати.
Кажется, Шурф был со мной согласен. Во всяком случае, он умолк, и все стало как надо. Долго, правильно, жестко, нежно и хорошо. Сейчас, с ним, здесь и сейчас.
Слова понадобились нам только к утру, когда волны жара еще прокатывались по его телу, а я с удовольствием купался в их тепле.
- Ты помнишь сон, который я показал тебе? – спросил Шурф с вернувшейся к нему серьезностью.
- Про самопишущие таблички? – зевнул я.
- Про их содержимое, - невозмутимо пояснил он. Все-таки выдержка у парня сверхъестественная.
- А что это такое вообще? Кто их написал?
Шурф вытащил две сигареты из пачки, прикурил от пальца одну для себя и одну для меня и уселся, всем видом показывая, что требует моего внимания.
Я успел от души пожалеть, что вообще спросил его об этом, потому что мне хотелось спать, а вовсе не говорить о таких штуках с серьезным видом.
- Их написал магистр Нуфлин, Макс. Он пытался понять природу происходящих вокруг него событий, а я случайно нашел его тайный архив.
- То есть ты считаешь, что там говорится про меня?
Шурф молча отвел глаза.
- Макс, скажи, почему ты никогда не вспоминаешь о своих родителях? – огорошил он меня внезапным вопросом. – Они живы?
- Про отца не знаю, - послушно принялся вспоминать я. - Он оставил нас, когда я был еще школьником, и никогда не интересовался нами. Мама и бабушка умерли...
- Сочувствую, - сказал он с оттенком неожиданного сопереживания в голосе. – Я тоже тяжело пережил смерть отца.
Признаюсь, я пару минут сосредоточенно въезжал, то есть впиливал, в смысл его слов. В смысле, я знал, конечно, что в том Мире детей не находят, допустим, в пумбе, а они рождаются нормальным естественным способом от отца с матерью. Но почему-то такая простая вещь, что у Шурфа тоже есть родители, мне до сих пор не приходила в голову.
- Ты был уже взрослым или еще подростком, когда это случилось? – продолжал допытываться мой друг.
- Взрослым... жил отдельно... кажется...
Я зажмурился и с силой хлопнул себя по лбу. Не магия стохренадцатой ступени, конечно, но иногда работает. Воспоминания разваливались, струйками воды проливались между пальцев, разлетались кусочками изорванных фотографий.
Я охнул, и Шурф тут же оказался рядом, кончиками пальцев касаясь моих висков.
- Я тебе помогу, - шепнул он мне. – Смотри мне в глаза.
Я наскоро коснулся губами его губ, заменяя "спасибо, дружище, помоги, а то и правда ерунда какая-то получается…". Обалдеть, как много слов содержится в таком простом действии, - и уставился в завораживающую жуткую глубину его зрачков.
Я услышал ровный ритм – то ли стук его сердца, то ли отсчет, который он вел про себя. И этот ритм словно помогал мне собирать фрагменты мозаики, похожие на выцветшие фотографии. Куст около бабушкиного дома, под которым я прятался от отца. Костюм мушкетера, сшитый мне мамой для новогоднего «огонька» в младших классах школы. Костюм был шикарный, я им страшно гордился, а на маму обиделся, потому что как раз когда мой класс выступал, она заснула, сидя в зрительном зале. Бабушка дует мне на руку, зашибленную колодезным журавлем. Я вприпрыжку несусь к отцу, выиграв морской бой в только что появившихся игровых автоматах в городском парке, и он смеется, подхватывая меня на руки...
Лица. Глаза. Объятия. Улыбки. Корзинка, закрытая привязанной к ручкам марлей, с горкой полная лесной малины, стоящая у мамы на коленях. Перестук колес электрички, мамина рука на плетеном боку этой корзины, невероятно вкусный бутерброд с сыром, намятый за день в кармане, и к нему я таскаю малину по ягодке из-под марли, а мама смотрит в окно, а я удивляюсь – ну какие же они не наблюдательные, эти взрослые
И тонкий, тонкий скулеж, как будто щенку прижали хвост или лапу и никак не отпустят. Я даже не думал, что у меня может быть такой голос.
Кажется, это становится дурной традицией. Приходить в себя на руках Шурфа, укачивающего меня, как младенца. Главное, не войти в роль и не начать гулить, пускать пузыри и пачкать пеленки.
- ... Значит, в чем-то все-таки помогла, - донеся до меня обрывок его фразы.
- Что ты говоришь?
- Моя кровь все-таки оказалась для тебя полезной, - пояснил он и помог мне сесть. Пальцы у меня прыгали, и моему другу пришлось заботливо прикурить для меня сигарету и впихнуть мне ее в зубы. – Раньше я не наблюдал у тебя талантов медиума, а теперь ты легко входишь в транс.
- При чем тут твоя грешная кровь? – подозрительно переспросил я, кое-как справившись с сигаретой и с наслаждением затянувшись.
- При том, что это был единственный способ, который помог мне тебя вытащить, - поджал губы Лонли-Локли.
- А что, иначе было никак? – я поморщился. – Прости, дружище, в смысле, спасибо тебе, но я как-то не по этой части, при всем моем уважении к вашим э-э-э магическим практикам. Мне больше по душе какое-нибудь простенькое лечебное заклинание, знаешь ли.
- Ни одно из известных мне заклинаний тебе уже не помогало, - голос Лонли-Локли раскатился шариками сухого льда.
- А, ясно. Прости.
- Не думаю, что тебе нужно извиняться, - тем же льдистым бесцветным голосом отозвался мой друг. Произошедшее – целиком и полностью моя вина.
Так, приехали. Слезай, конечная.
И без того немалый душевный багаж моего друга явно пополнился очередным кошмаром из серии «невыносимо». И теперь он начнет себя за все случившееся грызть, и, наверное, даже успешно сгрызет. Он целеустремленный парень, этот Лонли-Локли. А потом сядет, подумает хорошенько, и ведь додумается, что ко мне надо относиться так же, как к Джуффину. И плевать, что каждый из нас по-своему его спас. Такие, как он, спасителей не прощают. Вот бесконечно выражать бесконечную признательность – это да, это по теме.
Но меня такое не устраивает. Думай, сэр Макс, ты Вершитель или где?
- Кажется, я все вспомнил, - заявил я Шурфу. – Но почему я забыл?
Хочешь отвлечь Лонли-Локли от неприятных мыслей – заставь его делиться знаниями. Простое и эффективное оружие, как бабум.
Ого! Вот это отвлек так отвлек.
Шурф молчал долго, наверное, целую минуту. Потом кивнул, словно согласившись в чем-то с самим собой, и заговорил:
... «Он призвал сюда Вершителя и привязал его к этому Миру. Остроумное решение, сложнейшая техника! Вершители – весьма ненадежный инструмент для Хранителя. Но Вершитель, любовь которого к одному-единственному Миру так велика, может даже превратиться в Хранителя со временем. Хранитель-игрок – это самое худшее, что мне пришлось наблюдать...».
Все-таки кровь моего друга явно пошла мне на пользу, что бы я ни испытывал по этому поводу. Я тут же вспомнил правильный ответ: это текст с самопишущей таблички Магистра Нуфлина. Его мысли касательно своего давнего врага. И касательно меня.
Радующийся внезапно проснувшейся понятливости хозяина, мозг как сумасшедший подкидывал мне все новые и новые аргументы.
Истершиеся из памяти воспоминания о детстве и юности, от которых остался только нелепый сгусток детских сомнений, подростковых страданий из-за всеобщего непонимания и пубертатное недовольство собой.
Кажущий мне уродливым город, который я в разделенном сне глазами Шурфа увидел совершенно иным. И моему другу, между прочим, признанному авторитету в изучении архитектуры, он казался намного более красивым, чем Ехо! Впрочем, как говаривала леди Сотофа, чужую родину любить всегда легче, но здесь действительно есть потрясающие местечки! Ведь когда-то и я нежно обожал все это: кленовые листья под ногами на аллеях парка, уютный летний дождь и запах мокрой пыли, весеннее чириканье обалдевших воробьев.
Мама и бабушка – и мои визиты к ним раз в год, куда больше похожие на отбывание повинности, чем на приезд любящего сына и внука.
Когда это началось? В студенчестве? Когда я начал видеть это проклятые реалистичные сны?...
Черт побери, я даже слово «люблю» сказать не могу. Потому что любить должен только одно – мир Стержня. Работа у меня такая, без выходных, отпусков и возможности положить на стол увольнительную. Впрочем, это еще как сказать.
Я вспомнил все виденные во сне таблички. Теперь они казались мне логичными и понятными.
В краке вообще всегда так: кажется, ты уже совсем продул, но каждая следующая карта может все поменять.
Горячие пальцы коснулись моих сжавшихся в кулаки рук, погладили, сплелись с моими.
- Ты знаешь, - сказал я то, что казалось мне сейчас почти самым важным. – Твоя кровь мне действительно пошла на пользу. Хотя судя по тому, как ты выглядишь, дружище, я выпил не меньше пары литров...
- Думаю, даже больше – отозвался Шурф, никогда не изменяющий своей привычке к точности во всем. – Только не ты выпил, а я в тебя влил.
Он действительно был бледен, как вурдалак перед трансформацией, но, кажется, это ему не мешало. Он смотрел на меня, словно ожидая чего-то.
- Я люблю тебя, - сказал я ему отчетливо и внятно, чтобы этот Мир и пара тройка соседних услышали это. – И не вздумай затыкать мне рот.
- Даже не собирался, - сказал он мне с потрясающей серьезностью.
- Ты пришел, чтобы рассказать мне все это, да? Научить любить другие миры? Освободить меня?
Он молча и серьезно кивнул:
- Но ты как всегда сделал все по-своему.
- Начал не с миров, а с тебя, да? – я понимающе усмехнулся.
- Поскольку на результат это не повлияло, я не стал возражать, - разъяснил он мне со скучающей интонацией. Но меня уже было не обмануть.
- А если бы повлияло – стал бы? – теперь я мог его поддразнивать, играя с ним в столь любимую им интеллектуальную игру: моделирование бесконечных вариантов развития одной и той же ситуации.
- Вероятно да, Макс, но с тобой никогда нельзя быть ни в чем уверенным...
Я отдал бы все Миры за его смеющиеся глаза. Но никто не собирался предлагать мне таких сделок. А жаль.
- Мне надо идти, - тихо сказал Шурф.
- Я знаю. Пойдем.
И мы облачились в скабы и лоохи, и повязали тюрбаны, как будто собирались прогуляться по Гребню Ехо. И тут я вспомнил.
- А сирень? Ты же так и не увидел сирень.
- Ничего страшного, - утешил меня мой великодушный друг.
- Нет уж! – возмутился я. - Обещал сирень – значит, будет сирень! Ты перчатки свои грешные взял?
- Макс!
- Я цапнул его за руку, распахнул дверь в ванную и шагнул.
- В следующий раз ты поведешь меня в Хумгат через уборную, - пробурчал сзади Шурф. - Кажется, моя кровь не пошла ему на пользу. Раньше он шутил утонченнее.
Здесь пахло так, что в первый миг кружилась голова. Кусты сирени окружали небольшую полянку, клонясь под тяжестью соцветий. Здесь была сирень персидская и обычная, розовая и белая, лиловая и лазурная, крупная и мелкая... – вся, какую я когда-либо видел и мог вспомнить.
Я слышал, как сзади меня шумно вздохнул Шурф, и обернулся. Он стоял, озираясь, - белоснежный росчерк посреди буйства красок, - и лицо у него было абсолютно восторженное. Я только сейчас заметил, что мои драконьи морды и острые носы его мягких угуландских сапог утопают в мягком ковре цветов сирени, даже не думавших вянуть.
В общем, как всегда, – все это было немного слишком.